Я размешиваю сахар в кружке с чаем. Тук-тук… Это стучит ложка, касаясь фарфоровых боков кружки. Тук-тук… Это стучат капли дождя по подоконнику. Тук-тук… Это стучат мысли в моей голове. Тук-тук…Это бьётся моё сердце. Тук-тук… Да открыто же, открыто!            

Я сижу на кухне и смотрю на ночной проспект. Уже далеко за полночь, поэтому он практически пуст, разве что пролетит изредка случайное такси или проковыляет нетрезвый мужичок.   Я смотрю на чёрные силуэты деревьев, на тёмные окна дома напротив.   Я смотрю на ночное небо, на редкие звёзды, на троллейбусные провода. Я вглядываюсь в ночь, я вглядываюсь в себя.   Я верчу в руках сигарету, но поджигать её мне совсем не хочется. Я даже не удивляюсь этому: дым будет отвлекать, будоражить воображение, пробуждать воспоминания, а мне сейчас совсем не хочется выходить из этой импровизированной нирваны, из странного состояния, когда и не спишь, и не бодрствуешь, и не плачешь, и не можешь ничего сделать с откуда-то взявшемся в горле комком, когда понимаешь, что не можешь так больше, но ещё отчётливее понимаешь, что по-другому не можешь тем более.   Я не знаю, с кем разговариваю: с луной, с сигаретой, сама с собой. Мысли путаются, наскакивают одна на другую, спорят, дерутся, разрывают изнутри мою голову… Всё-таки я щёлкаю зажигалкой и набираю полные лёгкие дыма. Так проще. Эту ночь нельзя остановить, даже если я буду умолять темноту стать гуще, звёзды – ярче, ветер – тише.            

Я все ещё размешиваю сахар. Сахарные крупинки уже давно растворились в кипятке, но я продолжаю болтать ложкой. Мне приходит в голову, что жизнь человека — это как жизнь сахарной песчинки, у которой только один выход — раствориться. Каждое утро мы начинаем с этого самого растворения в новом дне, с его проблемами, неотложными делами, работой, встречами, вечерней баночкой пива. Ты ещё только стоишь под прохладным душем, но ты уже растворился, всё, закрутило тебя, понесло. Ночь — короткая передышка, а дальше по новой. Ты растворяешься в каких-то ничего не значащих мелочах, в никому не интересных подробностях, в совершенно бессмысленных действиях. Ты растворяешься в этом настолько, что иногда кажется, что тебя действительно больше нет. Есть отражение в зеркале, которое улыбается, говорит какие-то слова, пожимает плечами, поводит бровями… А тебя нет. Растворился, потерялся. Думал, что ты — личность, а нет, всего на всего сахарная песчинка. И вокруг тебя тоже песчинки: побольше и поменьше,   симпатичные и не очень, красочные и бесцветные, весёлые и грустные… Песчинки.

А ещё бывает так, что песчинка растворяется в любви. Падает в эту бурную реку с совершенно сумасшедшим течением и пропадает. Больше нет песчинки, есть чувство, которое определяет всё. Какое же это удовольствие — растворяться в любимом: в его глазах, в его голосе, в его мыслях. Ты только прикасаешься к нему, вот так несмело дотрагиваешься кончиками пальцев до его кожи, и нет тебя. Нет тебя, и нет твоей пустой жизни, и даже закрадывается мысль: а вдруг и не песчинка я вовсе? А может, всё намного проще? Вот ты, вот он, вот глаза, губы, руки, слова, страсть, опять слова, наслаждение невероятное, дрожь в коленках, горло пересохшее… Какие там песчинки… А потом ты понимаешь, что ничего, собственно говоря, и не изменилось, что это ты дрожишь, как пресловутый лист осиновый, а он и не вздрогнул вовсе. И ты начинаешь плакать слезами, словами, каждой своей клеточкой. Всё, нет тебя, растворилась.         

Всё на свете состоит из песчинок, из молекул, которые в результате притяжения складываются в атомы. Вот жили на свете два человека, а потом потянуло их друг к другу силами неведомыми, и вот, смотри, они уже — единое целое, а там и десять лет прошло, и дети уже выросли, и обои много раз переклеены, и старость тихонечко подкрадывается. Ну что тут скажешь, жизнь удалась. Неважно, что они ссорились и мирились, один раз он даже поднял на неё руку, а она по пьяни переспала с его другом. Неважно, что раз в месяц он снимает проститутку и трахает её так жёстко, как никогда бы не посмел трахать жену. Неважно, что он считает её дурой, а она всё время требует денег. Раз вместе — значит всё устраивает, значит растворились песчинки в этом мире, обрели свою сахарную нирвану.            

А вообще, что значит раствориться? Целиком потерять себя или обрести в какой-то новой ипостаси? Растаять и исчезнуть, или всё-таки осесть сладким вкусом на его губах? Разбиться вдребезги или взлететь вверх, к небу, звёздам и кричать ночи о том, как же хорошо? Тут не угадаешь, соломку не подстелешь.            

Ночь тоже постепенно растворяется в первых проблесках рассвета. И вот уже собаки лают, двери хлопают, троллейбус первый проехал. Новый день, новые радости, новые тревоги. Тук-тук… Это стучит утро. Тук-тук… Это кто-то стучит в асю. Тук-тук… Всё ещё стучит ложка о фарфоровые бока кружки. Делаю глоток. Чай остыл уже много часов назад, сладко и противно. Выливаю его в раковину. И что это на меня нашло, я же никогда не пью чай с сахаром.